Главная » 2009 » Ноябрь » 11 » Были и небылицы, байки, анекдоты и т.д. и т.п. об Александре Блоке и эпохе, называемой нами Серебряным веком.
04:35 Были и небылицы, байки, анекдоты и т.д. и т.п. об Александре Блоке и эпохе, называемой нами Серебряным веком. |
| Конец какого-то странного разговора Блока с собеседником в трамвае: "...А вот бывает с вами так: смотришь на себя со стороны - ты совершенно определенно в стороне, в другом углу комнаты - и видишь себя - не себя, а чужое?" Блок ответил после долгой паузы: "Да, бывало. Раза три в жизни. Теперь больше не бывает... Теперь со мной ничего не бывает..." (Из воспоминаний Надежды Павлович) Об Анне Ахматовой (из дневниковых записей Корнея Чуковского) Так как Анне Андреевне нужно было спешить на заседание Союза Писателей, то мы поехали в трамвае № 5. <...> Оказалось, что у неё в трамвае не хватает денег на билет (трамвайный билет стоит теперь 50 мил[лионов], а у Ахматовой всего 15 мил.) "Я думала, что у меня 100 мил[лионов], а оказалось десять". Я сказал: "Я в трамвае широкая натура, согласен купить вам билет". "Вы напоминаете мне, - сказала она, - одного американца в Париже. Дождь, я стою под аркой, жду, когда пройдёт, американец тут же и нашёптывает: "Мамзель, пойдём в кафе, я угощу вас стаканом пива". Я посмотрела на него высокомерно. Он сказал: "Я угощу вас стаканом пива, и знайте, что это вас ни к чему не обязывает"". В пору, когда Осип Эмильевич вплотную занимался критической деятельностью, он выдвинул тезис о зависимости поэзии Ахматовой от психологической прозы XIX века. Но сама Ахматова отказывалась от этой преемственной линии. Ей хотелось раскрыть тайный смысл своих последних стихов, непонятных неподготовленному читателю. Таковой оказалась даже Лидия Корнеевна Чуковская, хотевшая выяснить, о ком идет речь в стихотворении "В Зазеркалье”. Оно открывается строками: "Красотка очень молода, но не из нашего столетья. Вдвоем нам не бывать — та, третья, Нас не оставит никогда...” Дальнейшие строки, важные для понимания всего цикла, раскрывают инкогнито этой красотки. Но придирчивую подругу Анны Андреевны такое положение не удовлетворяет, и Ахматова решает раскрыть свой замысел, умело запрятанный в разбросанных деталях: "Это не женщина, а то состояние, в котором они находятся” (запись Чуковской от 17 октября 1963 года). (Эмма Герштейн. Поэт поэту - брат. Секреты Ахматовой) В тот единственный раз, когда я была у Блока, я между прочим упомянула, что поэт Бенедикт Лившиц жалуется на то, что он, Блок, одним своим существованием мешает ему писать стихи. Блок не засмеялся, а ответил вполне серьезно: "Я понимаю это. Мне мешает писать Лев Толстой". (Из воспоминаний Анны Ахматовой) Кто не помнит строк из знаменитого стихотворения Ахматовой на смерть Блока "А Смоленская нынче именинница...” — "И струится пенье панихидное Не печальное нынче, а светлое” с его заключительными строками: Принесли мы Смоленской Заступнице, Принесли Пресвятой Богородице На руках во гробе серебряном Наше солнце, в муке погасшее, - Александра, лебедя чистого. Из чего это возникло? Вот запись Ахматовой об этом дне в ее записной книжке: "...Мы пошли к Ремизовым передать рукописные книги Скалдина (Ольга и я). Не достучались. Через несколько часов там уже была засада — они накануне бежали за границу. На обратном пути во дворе Фонтанки, 18 встретили Тамару Персиц. Она плакала — умер Блок. В гробу лежал человек, которого я никогда не видела. Мне сказали, что это Блок. Над ним стоял солдат — старик седой, лысый с безумными глазами. Я спросила: "Кто это?” — "Андрей Белый”. Панихида. Ершовы (соседи) рассказывали, что он от боли кричал так, что прохожие останавливались под окнами. Хоронил его весь город, весь тогдашний Петербург или вернее то, что от него осталось”. Не странно ли, что я до сих пор не замечала коренного признака поэтики Анны Ахматовой? Только теперь, как уже говорилось, мне открывается смысл отзыва Мандельштама о творчестве Марселя Пруста — "пафос памяти”. (Эмма Герштейн. Поэт поэту - брат. Секреты Ахматовой) Но самое значительное из того, что нам приходилось читать о поэзии Ахматовой, это замечания Бориса Леонидовича Пастернака в его недоработанной рецензии на ташкентский сборник ее избранных стихов (1942). Говоря об "истинном существе патетической музы” Ахматовой, Пастернак определяет, из чего состоит эта муза: ее "основная земная примета” — это "чистота внимания”, "голос чувства в значении действительной интриги”, "оригинальный драматизм и повествовательная свежесть прозы” в ее стихах. (Эмма Герштейн. Поэт поэту - брат. Секреты Ахматовой) ...неожиданная встреча Маяковского и Ахматовой на ленинградской улице, где он почтительно целовал ее руки, приговаривая стыдливо: "Никому не говорите...” Впрочем, мы уже знали по воспоминаниям Лили Юрьевны Брик, что Маяковский часто повторял любимое им стихотворение Ахматовой "Столько просьб у любимой всегда! У разлюбленной просьб не бывает...” Но и это бы нас не убеждало в особой любви Владимира Владимировича к поэзии Ахматовой, если бы не неотправленное письмо Цветаевой к Анне Андреевне. 31 августа 1921 года Марина Ивановна писала про неподтвердившиеся слухи о самоубийстве Ахматовой вслед за казнью Гумилева. Поразителен рассказ Цветаевой об отношении к этому Маяковского: "Скажу Вам, что единственным — с моего ведома — Вашим другом (друг — действие!) среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу Кафе Поэтов. Убитый горем — у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму с запросом о Вас...” (Эмма Герштейн. Поэт поэту - брат. Секреты Ахматовой) |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
